Алан Чумак Лечение Опорно Двигательного Аппарата

И в один прекрасный момент о моей деятельности узнали на телевидении. Что делать! Это им решать, не мне. Многим было жутко. Были они достаточно монотонны, говорили об одном: «Во время „лечения“ люди погибают у экранов телевизоров, сходят с ума». По заданию МВД Центр биоритмологии при Академии провел сравнительное исследование срезов статистических данных по Москве за 100 восемьдесят суток до Шестьдесят четыре моих сеансов и за 100 восемьдесят суток после их. Современная медицина не уделяет подабающего внимания этому факту и потому не в состоянии совладать с некими болезнями. Это сила, которая может лечить, но может и уничтожить. Именовать наше состояние оглушением было бы ошибочно. «Как вы себя чувствуете?» — «Я здорова».

И убеждаюсь: мое исцеление — не симптоматичное, это действительное исцеление хвори. В то время в эфир временами выходила передача «Это вы можете». Я недоуменно пожал плечами. И вдруг оказалось, что «свобода» — это такое дело, когда на дисплее возникает пушистый незнакомец в очках, улыбается и возвращает здоровье, силы и духовный покой — молчком, без идейных призывов, без девизов, без плакатных фраз, не требуя ничего взамен, полностью бескорыстно. Вот так, ни мало ни много. Результаты были внезапными и впечатляющими. Как-то я был в Вене и познакомился там с очаровательным, броским, профессиональным юным человеком — бывшим солистом Казанского оперного театра Эдуардом Трескиным. И еще: мне нужно во что бы то ни стало научиться управлять моей обезумевшой энергией. Мы активно проживали то, что с нами вышло.Потом исцеление продолжилось. Через некое время на том месте, где висели кресты, осталось только слабенькое, равномерно меркнущее свечение.

Потом поток энергии иссяк. Та дама, мама девченки, больше ко мне не приходила, так и пропала: ни «здрасьте», ни «до свидания», ни «спасибо». Количество пациентов росло. Ну, ясно, в чем проблема… Пробормотав приветствие, я неуверенно двинулся к столу. Их беспокоило неясное будущее Алан Чумак лечение опорно двигательного аппарата. По отношению к моим сеансам официальная позиция докторов была конкретной: вредительство и шарлатанство. На 1-ый взор это страдательное желание «запретить» можно было списать на тревогу о здоровье населения. В ее базе всегда лежат нарушения структуры энергоинформационной системы человека. Но уже без моего роли. Мы с Еленой еще мало молчком постояли, но больше ничего не происходило.

Я опустил руки, веки пациентки задрожали, она открыла глаза и села. Мне не нужна была ее благодарность: наилучшая заслуга — излечение ее дочери, но я желал знать, как обстояли дела с девченкой далее, было ли исцеление конструктивным либо я всего-навсего улучшил ее состояние, просто вывел из комы, а с эпилепсией вопрос не решился… Слухи обо мне распространялись по Москве быстро: «сарафанное радио» во все времена работало отлично. Владелец кабинета, темно нависнув над картонной горой, кивнул на конверты: «Видишь, что творится? Завалили нас письмами… Что делать будем?» Многие просто не знали, что делать, как далее быть. Отреагировали они достаточно стремительно: уже через месяц после начала телесеансов стали появляться статьи — типа той, что я когда-то собирался написать о Дмитрие Назине. Но никаких поводов для нее быть не могло. Хоть какое болезнь — это искажение «здоровой» инфы. На том сеансе я сообразил: дар — совершенно не шуточка. Мы возвратились в комнату и длительно посиживали, не говоря друг дружке ни слова.

Смотрелась она потому что как будто очнулась от долгого и сладкого сна. Это очень принципиально: я исцеляю либо только облегчаю течение заболевания? У меня есть пациенты, которых я наблюдаю по 10, пятнадцать, 20 лет. Мне не верилось в ее полное исцеление. Я убираю нарушение, вызвавшее болезнь, и человек обретает здоровье.

Речь в ней велась о творчестве деток и молодежи. Позже произнес: «Можно еще несколько сеансов провести.