Сеансы Алана Чумака На Восстановление Зрения

Не знаешь — не берись, не делай, не комментируй, не суди, не болтай. Сеансы Чумака стали очень смелой вольностью, выходом за незримую черту разрешенной свободы. Случается так. Кое-кто в зале содрогался и опять начинал раскачиваться в кресле. «Вы здоровы!» — и опять ужас, непонятный, не поддающийся объяснению — ведь из динамика телека звучит музыка, и в комнате светло,— но на дисплее каменное лицо «целителя»: маленький лоб, черные недвижные зрачки, жесткая складка рта, губки размыкаются, выталкивая изо рта сумасшедший, назойливый счет, — и люди, люди мотаются, качаются, выворачивают шеи… Скептики спрашивали меня иногда: «Если ты таковой умопомрачительный волшебник, что все-таки ты не вылечил всех и навечно?» На шаге моего формирования в качестве практикующего целителя мне «давались» вот такие, в особенности томные, практически безвыходные, нездоровые — я был должен сделать неосуществимое, неописуемое, совершить волшебство. Время текло, паническое желание отыскать ответ — а вкупе с ним и отчаяние от неотвязных мыслей о невозможности получить помощь — нарастало. Она принесла кучу бумаг — истории заболеваний, результаты анализов и осмотров до исцеления у меня и после. Зато она поведала обо мне дочери и привела ее на сеанс Аллана Чумака!

Но почему бы и нет? У меня было только два вопроса. Не было устойчивого предубеждения против «неизведанных методов лечения», которое навязано людям на данный момент. Вот что такое настоящее значение слова «свобода», вот какой мир это слово нам обещает. Доктор спросил: «Что это за шум?» Во все времена гос машине были не необходимы очень свободные граждане, ей необходимы люди-винтики — приклнные, «адекватные» системе, прогнозируемые, послушливые сеансы Алана Чумака на восстановление зрения. Вылечивать тело, не исправив информационное поле, означает вылечивать не до конца, это чревато рецидивом. Люди, сидя в креслах на зрительских местах, однообразно мотали поднятыми руками, крутили головами, раскачивались — с полуприкрытыми очами, с расслабленными, опустошенными, обвяленными лицами. «Даю установку на добро!» — раздавался металлической глас гипнотизера, и от этих слов испуганно замирало сердечко. «До» — она была полностью больна. «После» — полностью не больна сеансы Алана Чумака. Вот такие бывают встречи… 1-ый: не озаботит ли зрителей то, что из молодежного возраста я издавна вышел? И 2-ой: как экстрасенсорное целительство укладывается в тему молодежного творчества? Вобщем, времена «установок» не принудили себя длительно ожидать.

Мои сеансы не просто давали здоровье либо даровали расчудесное исцеление — люди понимали, как необходимо и можно жить и относиться друг к другу.И Учитель, который мне эту Школу даст. На лестничной площадке стояла просто одетая дама средних лет, но в отличие от гостьи, что посетила меня в «первый целебный день», эта дама имела полностью расцветающий вид, и глаза ее поблескивали от радости. Ее мама посиживала в зале, но так на сцену и не вышла. Не скажу, что воспринял это предложение на ура. Тогда еще не сформировались «установки» нового строя, публичное сознание было открыто всему, что было либо только казалось настоящим, реальным, полезным, светлым. И в таком мире можно жить без ужаса, ликовать солнцу, детям, цветам, обожать, творить, строить счастливое будущее. В пн возвратил ее торговцу: «Эта штука не совладала даже с одним деревом!» — «Да? — опешил торговец. — Может, она не работает?» Он дернул за шнур, и мотор бензопилы завелся с страшным ревом. Но это развитие бдительно контролировалось «сверху». В случае с Эдуардом Трескиным я убрал преломления, вызванные перенапряжением голосовых связок, и обычная работа речевого аппарата оперного солиста восстановилась.

Чумак проводил сеансы массового гипноза и из которого велись телетрансляции. В один прекрасный момент ко мне обратились предки семилетнего мальчугана.